Алексей Венедиктов: работа журналиста – воровать информацию и подглядывать

Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов встретился с журналистами из Беларуси, Украины и Молдовы и ответил на их вопросы. Предлагаем Вашему вниманию выдержку из стенограммы этой встречи, записанную корреспондентом БелаПАН.

О гибели и выборах президента Польши

Насчет гибели президента Польши в мире, конечно, будут разные версии. Гибель политического лидера всегда является темой для политических спекуляций, прежде всего внутри страны. На следующих выборах у меня почти нет сомнений, что Ярослав Качинский пойдет на президентские выборы, и я вполне допускаю, что он может их выиграть. Если шансы Леха Качинского были почти равны нолю, если бы он выдвинулся на выборах в октябре, то теперь после трагической гибели на этом эмоциональном подъеме мы можем увидеть, как партия братьев Качинских выиграет президентские выборы. Естественно, они будут всячески эксплуатировать эту смерть, так же, как эту смерть будут эксплуатировать их противники. Это форма политической борьбы. Когда убили Кеннеди, было то же самое.

Знаменитая конструкция репортажа грузинского телеканала Имеди, — якобы русские опять напали, — внутри этого сюжета была гибель в самолете президента Польши Леха Качинского. Это было месяц назад. Можно сказать, что «грузинский след». Такие спекуляции будут, они неотъемлемая часть современного мира, построенного во многом на мифологизации.

Ответственные журналисты изучают все версии и находят слабые звенья в тех версиях, которые выдвигают правительственные комиссии. Если от нас что-то скрывают, то у нас естественно возникают сомнения. Мне редко удается хвалить российское руководство, но пока и российское руководство, и российские спецслужбы, настолько я знаю, ведут себя безупречно в расследовании. Например, польские технические специалисты были с самого начала допущены к расшифровке черных ящиков. Мы нашли черные ящики, но не вскрывали до приезда польских специалистов. Это безупречная позиция. Хотя, имели право. Но если бы польские специалисты заявили, что на самом деле они были вскрыты до их приезда, это поставило бы вопрос: а что мы так торопились? Мы же понимали, что это может быть обвинение в наш адрес.

Когда еще самолет горел, наши журналисты дозвонились на завод, где в декабре ремонтировался самолет Качинского. И он вышел в эфир, и дирекция взяла на себя ответственность, что мы все проверили, что есть акты, подписанные поляками.

Любая катастрофа, где гибнут руководители государств, будет иметь конспирологическую версию, и не одну.

Также и со взрывом в московском метро. Разные версии появляются. К ним нужно относиться профессионально. Их надо изучать.

О регулировании Интернета

Белорусский указ №60 я не читал, а что касается предложений о регулировании российского интернета, то они пока очень непрофессиональные. Как сделать так, чтобы закон не выплеснул вместе с водой ребенка, — это вопрос к законодателям.

Нужно ли бороться с проблемой педофилии и hard-эротикаграфией в интернете? Нужно. Нужно ли бороться с сайтами, через которые идет распространение технологий оружия массового поражения? Конечно, нужно. Нужно ли бороться с сайтами, через которые продают наркотики? Нужно. Нужно ли запрещать «Meine Kampf» в интернете? Нет, не нужно. Нужно ли наказывать тех, кто «разжигает» и призывает к погромам по любому принципу? Конечно, нужно. Надо ли бороться с убийцами? Надо. Но надо ли всех называть убийцами? Нет, не надо.

Но как это кодифицировать, чтобы не выплеснуть всё? Нужно найти международные механизмы для этого. Не может одна страна это обеспечить. Но с людьми, которые внутри страны это распространяют и делают на этом деньги, нужно бороться.

Был у меня смешной разговор с Путиным, когда главные редактора обсуждали термин «экстремизм». Я процитировал ему несколько его речей и сказал: «Попадает под «экстремизм».

Об отношении властей и СМИ

Отношения СМИ и власти: они сильно нас не любят, а настоящие журналисты сильно их не любят, потому что про власть много знают.
У меня раз в два месяца случается разговор с Путиным или Медведевым или директором ФСБ. Это их работа, и я на них не обижаюсь совсем. Вот если бы они были довольны и со мной не разговаривали на эти темы, я бы подумал, что что-то не так делаю, что слишком «лижу» их. Но если кто-то всегда недоволен, то это хорошо: значит, мы профессионально работаем.

«Эхом Москвы» недовольна власть, но недовольна и либеральная оппозиция: Явлинский был нами недоволен, Немцов, Каспаров. Мы что, их обслуживаем?
А что касается того, что власть всегда хочет манипулировать и заставить работать журналиста так, как она того хочет, так это природа власти: догонять и покусывать. Но на то и щука в озере, чтобы карась не дремал.

За последние 10—15 лет в России погибли 16 журналистов, и проблема в том, что власть не расследует эти убийства как надо. Это называется профессиональный риск.

Фотожурналист государственного информационного агентства РИА Новости фотографировал митинг. Он был с удостоверением, с фотоаппаратурой. Его забрали и обвинили в том, что он вел митинг. И потребовалось вмешательство главы администрации президента господина Нарышкина для того, чтобы ему не дали 15 суток. Вот проблема с распространением информации!

Я расцениваю любые аресты журналистов, которые произведены по профессиональному признаку, как преступления власти. Если власти есть что возразить на те материалы, которые публикует тот или иной журналист, у власти есть достаточно возможностей, подконтрольных средств массовой информации для того, чтобы возразить и опровергнуть. Я неоднократно говорил, что наша задача — выражать солидарность с коллегами. Если наш коллега был задержан при выполнении профессиональных обязанностей, считайте, что я делаю официальное заявление.

Я предполагаю, что на постсоветском пространстве это обычная история. Более того, в демократических странах есть тоже такие истории, но там общественное мнение и оппозиция всегда встают на защиту журналиста. У нас нет общественного мнения, и в этом случае мы скорее похожи на Беларусь, чем на Украину или Молдову, где можно позавидовать разнообразию политических сил, интерес которых — иметь неподконтрольную власти журналистику. Как только они меняются местами, происходит то же самое, но для этого нужно иметь общественное мнение и оппозицию.

Власть может рассматривать нас как свисток, через который выходит пар, или как рупор общественного мнения, или как витрину перед Западом, или как источник информации, но мы знаем, что каждое утро Медведев смотрит наш сайт. Значит, мы для него — альтернативный источник информации. У меня два с половиной миллиона слушателей по стране каждый день, и если среди них Медведев – это лестно. Но если он не будет смотреть наш сайт, то я от этого не буду менять политику радиостанции.

О блогерах и свободе слова

Мы все с вами в одинаковом положении: сталкиваемся с интернет, и это абсолютно меняет нашу работу. Когда были взрывы в московском метро, два профессиональных журналиста на «Эхе Москвы» были посажены на Twitter и смотрели, что там пишут. Одно дело — мои корреспонденты на станциях метро и в МЧС, другое дело — корреспонденты телевидения и агентств, которые нас снабжают информацией, а третье – собственно участники и наблюдатели, которые ничего, кроме Твиттера и Живого журнала, не имеют. И мы оттуда много чего брали. И это проблема, которая заключается в том, что в Твиттере и в Живом журнале пишут люди безответственные, которые не несут ответственность. И если вы берете оттуда информацию, то должны понимать уровень риска, которым вы пользуетесь.

Любой человек, который ведет дневник – Твиттер или Живой журнал, – становится журналистом. Он увидел и написал. Только он в отличие от нас не отвечает перед обществом. Но при этом мы получаем массу свидетельской информации с места событий. Как обрабатывать это – главный вызов, брошенный журналистике. Как с этим работать? Или вы отказываетесь, и тогда отстаете от своих коллег в освещении, или вы на это соглашаетесь — и тогда принимаете на себя риски, производя в эфире для массовой аудитории то, что человек в журнале написал для себя и двадцати друзей. Это вызов, на который до сих пор нет ответа, и не только в нашей стране.

Все ваши слушатели, зрители и читатели превращаются в корреспондентов. Причем вы их не просите, они сами пишут. Вот, на мой взгляд, главный вызов свободе слова, потому что свобода распространения информации накладывается на свободу распространения возможной дезинформации. И как это совместить? Это- главная проблема, которую мы сейчас обсуждаем в российском медийном сообществе. Это касается и нас, и вас, и американцев, и зимбабвийцев. И ответа пока нет. Каждая редакция действует исходя из рисков, которые она несет. И каждый журналист.

Судья московского городского суда был убит в своем подъезде. Это сравнимо с убийством журналиста. Мы сейчас находим людей, которые были рядом, и мы будем снимать с банковских камер, которые подъезд «просвечивали», как это было и с Политковской. И это появится в интернете. То есть, не мы будем снимать, а из интернета будем снимать. И журналисты, которые делают досье, обсуждают: а этот источник в интернете надежен или нет? И не оторвет ли мне голову Венедиктов, если я возьму его в свой материал, а он потом окажется дезой? Потому что деза тогда будет не от журналиста, а от «Эха Москвы».

Каждый день, каждую минуту мои журналисты сталкиваются с потоком возможной дезинформации. Во время взрывов в метро журналисты одного сайта, имеющего хорошие связи в правоохранительных органах, обмишурились, выкинув список погибших в метро, но в 2004 году. И все традиционные медиа его перепечатали, и МИД Армении купился, заявив, что — да, эти люди погибли. Но этих людей уже нет, это не были люди живые, которые могли быть выкинуты из телефонной книги, мало ли кому что придет в голову. И тогда что?

Определенные властные службы через прикормленных блогеров распространяют дезинформацию. Те даже не понимают, что ими манипулируют и выкидывают, это попадает в прессу, и через таких же блогеров запускается деза и манипулирование государственными, общественными или политическими структурами. И это — тоже вызов. И можно говорить, что это уже не свобода слова, а свобода мычания. Это то, что касается вызовов современной журналистике и свободе слова. Начинаешь думать над самоограничением, что очень вредно для здоровья журналиста. Как только ты начиаешь заниматься самоцензурой – все, меняй профессию.

О  журналистской этике

Недавно мы встречались с директором ФСБ, и он нам поставил в претензию публикацию снимков, сделанных очевидцами теракта, а я ему рассказал историю с лондонским метро.

Когда были взрывы в 2005 году в лондонском метро, то полиция не допустила ни одного журналиста снимать внутри метро, при этом в интернете немедленно появились ролики, снятые на мобильный телефон. Это было пять лет назад, а не сейчас в Москве. И английское телевидение их ставило у себя в эфире. И тут возникает этический вопрос.

То есть, они нас тоже не пускали, но, тем не менее, мы на своих сайтах размещали ролики оттуда. С другой стороны, а если эти ролики — «фотошоп»? А если они смонтированы для того, для чего мы не знаем? Просто не знаем цели людей, которые размещают их. Как должен повести себя профессиональный главный редактор? Проверить невозможно, если люди поставили целью дезинформацию. Вот это — вызов настоящий.

Воровать и подглядывать – неэтично. А работа журналиста – воровать информацию и подглядывать. Резать ножом человека – неэтично, а хирургу не только этично, но и полезно. Разная этика, значит – разные ограничители. У каждого журналиста А, у каждой редакции Б, у каждого государства В есть разные ограничители. Ваш этический ограничитель – это ваше понятие о правильности или неправильности жизни. Если вы мусульманин, то вам одновременно любить нескольких женщин, жить и спать с ними – это этично. В христианской традиции – это неэтично. Я уже не говорю, что всех людей мама воспитывает по-разному.

Есть деление в тех редакциях, где вы работаете. Условное деление на желтую прессу и нежелтую – это же деление на этику. Можно ли публиковать фотографии умирающей Гундаревой? Одни публикуют, вторые — не публикуют. И те, и вторые, – журналисты. Они профессионально добыли фотографию. Этично ли размещать на сайтах фотографии умирающих после взрыва людей? Вы говорите — нет, другие скажут — да.

Когда было 11 сентября в США, американские телеканалы и журналы договорились между собой не показывать людей, выбрасывающихся из окон небоскребов. Никакие законы это не запрещали. И не показывали. В 2004 году в Испании после взрыва на вокзале все журналы, газеты и телеканалы показывали разорванные тела детей, оторванные руки. Это католическая страна! Когда я спрашивал их главных редакторов, почему они это делали, все объясняли просто: все должны содрогнуться и увидеть, какие звери это с нами сделали. Другой этический подход. А какой правильный?

Мы показываем всё. Наше понимание того, что, чем больше люди знают, тем больше они мотивированы и принимают правильные решения. Для чего мы даем информацию? Чтобы люди приняли правильное решение. Есть другая позиция, мы ее уважаем, но не разделяем.

Третий уровень — законы государства, которые во многом тоже имеют этическую составляющую. Особенно в традиционных государствах.

Полный текст интервью представлен на сайте http://naviny.by/rubrics/society/2010/04/13/ic_articles_116_167421/.

Источник: RadioPortal.ru